В молодости минуты ничего не стоили. Но
что-то изменилось - то ли на этой
планете, то ли в уставшем от вечного
лавирования между добром и законом
мозгу молодого следователя. Что-то
сломалось, наверное, как ни старался
сохранить.
Пять минут.
Упасть на колени, рвануть на себя ремень
брюк, на подсознательном уровне
отмечая - такой же, как и на мне, на
секунду встретиться глазами с ним, и
опустить голову. Ощущать себя не
униженным и обесчещенным -
преклоняющимся и, в то же время,
властным. Задавать темп его дыханию,
ударам его сердца... И подняться с колен,
вытереть лицо бумажной салфеточкой, не
глядя на Него покинуть кабинет. Пять
минут, всего-навсего.
Три минуты.
Столько нужно, чтоб выслушать заявителя
и понять, что зря не прикинулся
умирающим прямо на рабочем месте.
Вдохнуть, выдохнуть, достать УК и найти
нужную статью, пункт. А еще лучше
подпункт и удержать на лице улыбчивую
маску. Все должно быть по закону,
правда? - ехидно интересует тот самый
голос, который так недавно шептал почти
ласковые слова. Ласковые он говорить не
умеет никому, кроме подследственных в
допросной. Всего три минуты решают
чью-то судьбу, только служебного рвения
у меня больше нет, сгорело.
Минута.
С ужасом наблюдать, как люди в масках
ставят нас на колени. Обоих. В снег.
Страшно до зеленых чертей. А он -
спокоен, и от этого впервые в жизни еще
страшнее. Автоматы вспарывают снег
совсем рядом, щедро закидывая нас
снегом. Я не выдерживаю напряжения. А
ему, кажется, по барабану. Вон, встает,
отряхивается. За минуту вся жизнь
пронеслась перед глазами.
Тридцать секунд.
Выслушать нотации Зиминой,
попытавшись даже оправдаться. Жаль, не
умею как Глухарь - наезжать вместо
оправданий. И снова - он, гад
вездесущий. Демоснтративно жмет руку -
не заорать от боли, выдержать.
Улыбаться - главное улыбаться и не
выдавать нашей маленькой тайны.
Держать марку, даже если хочется
взвыть. Или броситься ему на шею -
кстати, а как бы он отреагировал на
такое? Полминуты и он уходит.
Полминуты - а показалось, что Вечность.
Двадцать секунд.
Ощутить себя последним выжившим
после Армагеддона. Держать себя в руках,
засунуть понимание того, что вчера был -
последний раз, куда поглубже. Выслушать
вкратце произошедшее, поддержать
мнение большинства - а больно-то как!
Обманывать, впервые в жизни, ощущая
на себе липкую грязь. И в себе тоже.
Двадцать секунд... Чтоб принять
последнее решение.
Десять секунд.
Проверить обойму, снять с
предохранителя. Сделать последнюю
затяжку. Отключить мысли. На автопилоте
приставить табельный ПМ к виску - дуло
пистолета приятно холодит кожу. Закрыть
глаза и представить себе его лицо таким,
каким он был только в вязкой тишине
вечернего кабинета. Нажать на курок.
Десять секунд - так мало...
Секунда.
Темнота. Пустота. Конец. И все - потом.
Сейчас и здесь время замерло. Это потом
будут искать причины самоубийства
вполне адекватного и порядочного
следователя Тарасова. Это потом, может
быть, бывшему подполковнику, а ныне -
пациенту психлечебницы, - Карпову,
расскажут, что веселый и
жизнерадостный Коля снес себе пол-
черепа одним выстрелом. Может, Стас
даже будет в состоянии понять это. Но
это будет потом.
Для Тарасова время навсегда застыло в
одной секунде. За ней - только Вечность.